Я ехал наугад, не зная куда. Вывески были написаны кириллицей. Правой рукой я выудил из сумки купленный в Париже путеводитель. Листая его, я по счастливой случайности вырулил на площадь Ленина. Осмотрелся. Архитектура напоминала гимн небесам, исполняемый во время бури. Мрачные мощные здания с маленькими окошками окружали меня со всех сторон. Четырехгранные башни с остроконечными верхушками были прорезаны бесконечным множеством бойниц. Их неприветливые цвета смутно выделялись на фоне ночной темноты, опустившейся на город. Справа виднелся грустный черный силуэт старой церкви. Слева, словно аванпост победоносного капитализма, раскинулся во всей красе «Шератон-София-Отель-Балкан». В нем останавливались все деловые люди из Америки, Европы и Японии. Здесь они старались укрыться от уныния социализма, словно от проказы.

В самом центре холла, под гигантскими люстрами меня уже ждал Марсель Минаус. Я тотчас же узнал его. Он сказал мне по телефону: «Я ношу бороду, и у меня заостренный череп». Однако Марсель являл собой нечто гораздо большее. Это была ходячая икона. Высокий, массивный, он напоминал медведя, чуть сутулился и косолапил, а руки его свисали вдоль туловища. Настоящая гора, на вершине которой — голова православного патриарха с длинной бородой и великолепной формы носом. Его глаза были отдельной поэмой: зеленые, живые, окруженные темным ореолом, они словно горели огнем какой-то древней балканской веры. Череп его действительно напоминал митру: совершенно лысый и устремленный к небесам, словно молитва.

— Хорошо добрались?

— Более или менее, — ответил я, уклоняясь от рукопожатия. — С самой границы льет дождь.

Я пытался ехать с нормальной скоростью, но ущелья и разбитые дороги заставляли меня все время тормозить, и я…

— Вы знаете, сам я езжу только на автобусе.

Я оставил багаж у портье и вместе со своим спутником отправился в главный ресторан отеля. Марсель уже обедал, но охотно снова уселся за стол.

Сорокалетний Марсель Минаус, француз по паспорту, был кем-то вроде странствующего интеллектуала; этот лингвист-полиглот свободно владел польским, болгарским, венгерским, чешским, сербским, хорватским, македонским, албанским, греческим… да, и, разумеется, цыганским языком, который считал своей основной специальностью. Он написал об этом языке несколько книг и составил учебник для детей, чем особенно гордился. Уважаемый член многочисленных ассоциаций, от Финляндии до Турции, он мотался по симпозиумам и жил нахлебником то в Варшаве, то в Бухаресте.

Мы покончили с едой в половине двенадцатого. Об аистах почти не говорили. Минаус только попросил поподробнее рассказать об эксперименте со спутником. Он ничего не понимал в птицах, но обещал на следующий день представить меня Райко Николичу, «лучшему орнитологу на всех Балканах», как он торжественно провозгласил.

Пробило полночь. Я назначил Марселю встречу на семь часов утра в холле гостиницы. Нам оставалось только взять машину напрокат и отправиться в Сливен, где жил Райко Николич. Минаус, кажется, был в восторге от предстоящей поездки. Я поднялся к себе в номер. Меня ожидало послание, просунутое под дверь. Пришел факс от Дюма.

От кого: Эрве Дюма

Кому: Луи Антиошу

Шератон-София-Отель-Балкан

Монтрё, 29 августа 1991 года, 22 часа.

Дорогой Луи!

Непростой денек выдался у меня во Франции, но поездка того стоила. Наконец-то я встретился с человеком, которого искал, — Мишелем Гийяром, инженером-агрономом, пятидесяти шести лет. Целых четыре года он провел в Центральной Африке. Четыре года в сырых джунглях, на плантациях кофе… с Максом Бёмом! Я отловил Гийяра в Пуатье, в его собственном доме: он только что вернулся с семьей из отпуска. Благодаря ему я могу в деталях воспроизвести весь африканский период жизни Макса Бёма. Факты таковы:

Август 1972 года. Макс Бём прибывает в Банги, столицу Центрально-Африканской Республики. С ним его жена и сын, и ему, по всей видимости, безразлична политическая ситуация в стране, находящейся в безраздельной власти пресловутого Бокассы, провозгласившего себя «пожизненным президентом». Бём и не такое видал. Он только что вернулся с алмазных приисков Южной Африки, где люди работали голыми, а на выходе их просвечивали рентгеном, дабы удостовериться, что они не проглотили камешек-другой. Бём поселился в великолепном колониальном доме и приступил к работе. Сначала швейцарец руководил строительством большого здания по проекту самого Бокассы, названному «Пасифик-2». Бём произвел впечатление на Бокассу, и тот предложил ему заняться другими делами. Бём дал согласие.

1973 год. За несколько месяцев швейцарец организовал службу безопасности, призванную охранять кофейные поля в Лобае, провинции на юге страны, в непроходимых джунглях, где массовое разграбление плантаций стало настоящим бедствием: деревенские жители воровали кофе до основного сбора урожая. Тогда-то Гийяр и познакомился с Бёмом, поскольку разрабатывал программу развития сельского хозяйства в этом регионе. Агроном помнит его как человека жесткого, по-военному сурового, но честного и искреннего. Впоследствии, когда Бокасса захотел получить заем на строительство двухсот вилл, Бём выступил в роли поручителя Центрально-Африканской Республики перед правительством Южной Африки, где его все знали. Заем был получен. Тогда Бокасса предложил швейцарцу другую работу, связанную с добычей алмазов. Диктатор буквально помешался на алмазах. Именно благодаря драгоценным камням он сколотил большую часть своего состояния (вы, наверное, слышали забавные истории на эту тему: о знаменитой «банке из-под варенья», куда Бокасса складывал камешки, которые любил демонстрировать гостям; о фантастически красивом алмазе «Катрин Бокасса», формой напоминающем плод манго и украшавшем императорскую корону; о скандальных «подарках» французскому президенту Валери Жискар д'Эстену и т. п.). Короче говоря, Бокасса предложил Бёму ездить на месторождения — на севере, в полупустынной саванне, и на юге, в непроходимых лесах, — и осуществлять надзор за разведкой алмазов. Диктатор рассчитывал, что инженер сумеет рационально организовать разработки и пресечь нелегальную добычу.

Бём изъездил все прииски, как на пыльном севере, так и на лесистом юге. Он наводил ужас на шахтеров своей жестокостью и прославился тем, что изобрел одно наказание. В Южной Африке, когда хотели наказать вора, ему ломали лодыжки, после чего заставляли работать дальше. Бём придумал другой способ: с помощью острых кусачек преступнику перерезали ахиллесово сухожилие. Быстро и эффективно, однако в сыром лесу раны воспалялись. Гийяр лично видел несколько человек, погибших от нагноения.

В те времена Бём курировал деятельность многих организаций, среди которых были Центрошахта, Центральноафриканская алмазная компания (ЦААК), «Корона» и Центральноафриканское горнопромышленное общество (ЦАГПО) — официальные учреждения, прикрывавшие не менее официальные махинации Бокассы. Макс Бём, эмиссар диктатора, не принимал участия в его темных делишках. По словам Гийяра, Макс Бём весьма отличался от прихвостней и льстецов, окружавших Бокассу. Он никогда не был сотрудником ни одной из организаций Бокассы. Поэтому его имя не упоминалось ни на одном из двух судебных процессов против диктатора, я это проверил.

1974 год. Бём оказывал сопротивление Бокассе, вовсю занимавшемуся незаконной торговлей и рэкетом и все чаще запускавшему лапу в государственную казну. Одна из его мошеннических операций напрямую затронула самого Бёма. Получив заем от южноафриканского правительства, Бокасса не построил и половины из запланированного числа вилл, забрал себе заказ на их меблировку, а потом потребовал, чтобы ему заплатили за все двести домов. Бём, будучи причастным к получению займа, во всеуслышание резко выразил свое негодование. И его тут же отправили за решетку, правда, потом освободили. Он был необходим Бокассе: с тех пор, как он стал контролировать алмазные прииски, добыча резко возросла.