Не знаю точно, где находится тропик Рака, но когда я вышел из самолета, я понял, что давно его пересек и теперь подбираюсь к экватору. Воздух обжигал, как огонь. Небо казалось каким-то безжизненным и чересчур синим — словно ливни нарочно его тщательно промыли перед наступлением дня. А главное, меня сразу окружили запахи. Тяжелые тягучие ароматы, неотвязные и раздражающие, как угрызения совести, составляли странную смесь из жизни и смерти, цветения и разложения.
Зал прилета представлял собой простое прямоугольное сооружение из грубого бетона без отделки, ничем не украшенное. Посередине возвышались две деревянные стойки, за которыми вооруженные люди в военной форме проверяли паспорта и справки о прививках. Дальше была таможня: багаж ставили на длинный сломанный транспортер и открывали все подряд (разобранный на части «Глок» я разложил по двум сумкам). Солдат мокрым мелом поставил кресты на моих вещах и разрешил пройти. Я вышел и очутился среди толпы оглушительно орущих людей, встречающих своих близких — или дальних — родственников. Влажность здесь была еще выше, и мне почудилось, что я нахожусь внутри огромной мокрой губки.
— Куда едешь, хозяин?
Высоченный негр, недобро улыбаясь, преградил мне путь. Он предлагал свои услуги. Не раздумывая, я с вызовом произнес: «Горнопромышленное общество. Отвезешь меня в ту же гостиницу, что обычно». Конечно, это был откровенный блеф, но мои слова оказали магическое действие. Великан свистнул, и стайка мальчишек тут же подхватила мой багаж. Мужчина без конца повторял: «Горнопромышленное общество, Горнопромышленное общество!» — очевидно, чтобы ребятишки быстрее поворачивались. Не прошло и минуты, как я уже катил в Банги, устроившись в пыльном желтом такси, которое то и дело скребло подвеской о дорогу.
Банги был самым обычным городом. Даже, скорее, большой деревней, выстроенной как попало. Саманные дома, крыши из гофрированного железа. Дорогой служила полоса красной укатанной земли, вдоль нее сновали бесчисленные пешеходы. Я понял, что под маслянистым африканским солнцем существуют только два цвета — черный и красный. Цвет плоти и цвет земли. Благодаря утреннему ливню грунт насытился влагой, и теперь дорогу сплошь покрывали сверкающие лужи. Мужчины носили тенниски и сандалии и выглядели очень элегантно. Они шлилегкой походкой и прекрасно себя чувствовали в эту жару. Однако женщины заслуживали особого внимания. Прямые, гибкие, божественно прекрасные, они несли на голове большие свертки и походили на стебельки растений, увенчанные пышными лепестками. У них были изящные шеи, лица светились добротой и душевной силой, а стройные босые ноги, темные сверху и светлые на подошвах, пробуждали чувственные порывы. Их строгие тонкие силуэты под убийственно жгучими лучами — самое прекрасно зрелище, каким мне когда-либо доводилось любоваться.
«Горнопромышленное общество! Много денег!» — шутил мой гид, сидя рядом с водителем. И потирал большой палец об указательный. Я улыбался и утвердительно кивал. Мы остановились перед «Новотелем» — сооружением, отделанным сероватой штукатуркой, украшенным деревянными балконами и утопающим в тени гигантских деревьев. Я рассчитался с молодым африканцем французскими франками и вошел в гостиницу. Заплатил за сутки вперед, потом поменял пять тысяч французских франков на центральноафриканские — чтобы было с чем отправляться в лесную экспедицию. Меня проводили в мой номер на первом этаже, выходящий окнами в обширный внутренний двор с бассейном и экзотическим садом.
Я только пожал плечами. В сезон дождей бирюзовый водный квадрат напомнил мне историю о чудаке, который, спасаясь от дождя, залез в реку.
Меня поселили во вполне сносной комнате, просторной и светлой. Выглядела она довольно безлико, однако цвета — коричневый, желтый, белый — почему-то казались мне типичными для Африки. Тихонько жужжал кондиционер. Я принял душ и переоделся. Мне не терпелось приступить к расследованию. Я порылся в ящиках письменного стола и наткнулся на телефонный справочник Центрально-Африканской Республики — брошюрку страниц в тридцать. Я набрал номер главного офиса Горнопромышленного общества.
Мне ответил некий Жан-Клод Бонафе, исполнительный директор. Я сказал ему, что я журналист и собираюсь написать серию статей о пигмеях. Мне стало известно, что некоторые разработки Горнопромышленного общества ведутся как раз на территории пигмеев племени ака. Не мог бы господин Бонафе помочь мне туда добраться? В Африке солидарность белых — непреложный закон. Бонафе тут же предложил воспользоваться его машиной, чтобы доехать до границы джунглей, и взять его знакомого проводника. Однако он также предупредил меня о том, что мне следует обходить стороной предприятия Горнопромышленного общества. Их генеральный директор, Отто Кифер, живет прямо на территории, где ведутся разработки, а он «тип не слишком приятный в общении…». В заключение Бонафе добавил доверительным тоном: «Впрочем, если бы Кифер узнал, что я вам помогаю, у меня были бы крупные неприятности».
Бонафе предложил мне зайти к нему в первой половине дня, чтобы сделать необходимые приготовления. Я согласился и повесил трубку. Я дозвонился еще кое-кому из французской общины Банги. Была суббота, но все находились на работе. Я поговорил с директорами шахт и лесопильных заводов, с людьми из французского посольства. Все эти французы, утратившие связь с родиной, измотанные, уставшие от жизни в тропиках, казалось, были счастливы побеседовать со мной. Задавая им определенные вопросы, я составил четкое представление о происходящем и о личности Отто Кифера.
Чех управлял четырьмя шахтами, разбросанными на юге ЦАР — в районе, откуда начинался Великий Лес, бескрайние экваториальные джунгли, протянувшиеся до Конго, Заира, Габона. Кифер работал теперь на центральноафриканское государство. Все считали, что, к сожалению, алмазные месторождения уже значительно истощились. В ЦАР уже не добывали алмазы высокого качества, но разработки продолжались — так, для виду. Лично у меня, разумеется, было иное мнение насчет ценных камней, которых якобы больше не осталось.
Все мои собеседники без исключения подтвердили, что Отто Кифер — грубый и жестокий человек. Он был уже немолод, примерно лет шестидесяти, но опасен как никогда. Он обосновался в лесу, чтобы лучше следить за своими работниками. Никто не догадывался о том, что Кифер — фигура номер один среди контрабандистов. Он и жил-то в зеленых дебрях только для того, чтобы свободно похищать необработанные алмазы и переправлять их с помощью аистов своему товарищу — Бёму.
Я решил застать Кифера врасплох прямо в лесу, встретиться с ним лицом к лицу или проследить, как он отправится разыскивать аистов, — в зависимости от обстоятельств. Хотя Бём и умер, чех не бросит на произвол судьбы их общую курьерскую сеть, в этом я был совершенно уверен. Аисты еще не долетели до Центральной Африки. Значит, в моем распоряжении оставалось около недели, чтобы найти Кифера. Было одиннадцать утра. Я надел шляпу и отправился на встречу с Бонафе.
30
Офис Горнопромышленного общества находился в южной части города. Такси минут пятнадцать везло меня по красноватым улицам, прятавшимся в тени гигантских деревьев. В Банги прямо в центре города можно было увидеть островки дикого леса, изрытые широкими кроваво-красными канавами, или дома, разрушенные корнями растений настолько, что казалось, по ним прошло стадо слонов.
Административный корпус располагался в деревянном здании, напоминающем помещичью усадьбу. Перед ним стояло несколько джипов, забрызганных латеритом — африканской землей. Я вошел и назвал себя. Крупная женщина, занимающаяся приемом посетителей, сочла необходимым меня проводить, и мы направились в глубь здания по грубому дощатому настилу. Она вразвалку шла впереди, а я следовал за ней.
Жан-Клод Бонафе оказался низеньким упитанным человечком лет пятидесяти, совершенно опустошенным. На нем были небесно-голубая рубашка и брюки из сурового полотна. На первый взгляд ничто не отличало его от руководителя обычного французского предприятия. Ничто, кроме безумного блеска во взоре. Казалось, этот человек медленно сгорал изнутри, его пожирала некая неодолимая сила, заставлявшая его то хохотать, то погружаться в тягостные раздумья. Его глаза сверкали, как стеклянные, а длинные кривоватые зубы словно приклеились к нижней губе, отчего на лице застыла неизменная улыбка. Этот человек не желал признавать, что Африка одолела его. Он боролся против расслабляющего влияния тропиков с помощью разных мелочей, изысканных деталей, парижского одеколона.